На сегодняшний день нет ни одного государства в мире, экономика которого не была бы подвержена инфляционным процессам. Инфляция воспринимается как неизбежный и необходимый элемент более или менее нормального хозяйственного развития. Важной составляющей, стимулирующей "раскрутку" механизма инфляции, являются проценты по кредитам, которые воспринимаются подавляющим числом предпринимателей как "логическое оправдание" кредитования и служат необходимым средством обеспечения быстрой оборачиваемости денег. Таким образом процентная экономика, на первый взгляд, по определению, должна содержать в себе элементы, препятствующие застою денежной массы.
При более подробном анализе динамики роста процентного долга, выясняется, однако, что картина задолженности предпринимателя (региона, государства) кредитору на разных этапах выплат выглядит по-разному. Так, например, столь необходимый отечественному производителю долгосрочный кредит, взятый, скажем, на 25 лет при сложных 3 % годовых, к сроку выплаты удваивается (при сложном 1 % долг удваивается приблизительно через 70 лет). Если проанализировать отношение даже очень небольших процентных ставок к самым, казалось бы, "земным" срокам выплат, то выясняется, что чем ближе к моменту выплаты долга, тем менее благополучно выглядит финансовое состояние должника, и связано это прежде всего с "экспоненциальной" хитростью функциональной зависимости: маленький сложный процент / долгий срок выплаты.
Существует индийская легенда о том, как придворный мудрец, научивший раджу играть в шахматы, попросил в благодарность ничтожную малость — положить на шахматную клетку одно зерно, а потом, на все последующие клетки вдвое больше, чем на предыдущие. В итоге всего запаса зерна не хватило, чтобы выполнить просьбу. Это наглядный пример подобной зависимости. Огромное количество зёрен, которое кладётся на последние клетки, должник видит именно в тот момент, когда их нужно положить. Кстати по экспоненциональной зависимости развивается рак — 1 клетка делится на 2, 2 на 4, 4 — 8, 8 — 16, 16 — 32, 32 — 64 и т. д. Рост стремительно ускоряется и иногда к тому моменту, как опухоль обнаружена, лечить бывает поздно. Экспоненциальная зависимость процентного долга от длительных срок выплат на самом деле содержит в себе качественное изменение времени существования должника к моменту погашения долга.
Сегодня проценты выплачиваются не только теми, кто непосредственно берёт деньги в кредит. Каждый товар и услуга, как правило, содержит в себе "долговую" процентную составляющую, которую производители, перевозчики и продавцы вынуждены закладывать в стоимость своей работы и которая попадает, в итоге, в конечную стоимость. Согласно исследованиям, проведённым сотрудниками системы банков JAK (Швеция), в благополучной Германии к 1993 году средняя "долговая" процентная составляющая от общей стоимости на товары и услуги накручивалась до 50 %.
Вместе с тем нельзя сказать, что "долговое" процентное бремя ложится на все социальные слои одинаково. Всеобщая покупательная способность общества, декларирующего себя как "общество потребления", лишь имитирует подобное равенство. В Германии, например, согласно исследованиям JAK, на сегодняшний день благодаря установленной процентной системе 80 % населения, в конечном счёте, больше платит по процентам, чем реально получает от взятого кредита; 10 % населения получает немного больше, чем платит по кредитам, а оставшиеся 10% вдвое и больше получает, чем платит. На последние 10 % приходится 1 %, доходы которого от существующей системы кредитования возрастают в 10 раз и 0,1 %, доходы которого возрастают в 100 раз (опять экспоненциальная зависимость).
Подобное соотношение показывает, что несмотря на общепринятую практику выплаты процентов по кредитам, сам факт выплаты не является универсальным социальным знаменателем и существует тенденция оттока денег от тех, кто больше проиграл от получения кредита, к тому, кто этот кредит фактически выдал. Система прогрессивного налогообложения лишь амортизирует финансовый дисбаланс, так как покуситься на "священную" процентную ставку, естественно, не может. По оценкам Международного банка реконструкции и развития, прибыль от спекуляции деньгами в мировом масштабе в 1980 году удвоилась, на сегодняшний день сумма денежных операций в 15-20 раз превышает сумму, необходимую для эффективного ведения товарообмена. Кредитно-финансовая сфера порождает прибавочную стоимость, прибавочная стоимость перераспределяется кредитно-финансовой сферой. Круг замыкается.
Для сложившейся ситуации производственная сфера не особенно и нужна. Такие крупные производители, как Сименс, Крупп, Мицубиси сегодня воспринимаются как "банки с производственными фасадами". При этом частная и общественная задолженность даже в передовых странах стремительно продолжает расти. Например в США за последние 40 лет она выросла на 1000 %. Правительство США фактически подстёгивало рост, обеспечивая гарантии на размещение процентов, низкие первичные взносы при покупке дорогих товаров и недвижимости, при условии долгосрочной выплаты кредита, облегчение получения кредитов и т. д. Вследствие хорошего экономического роста, который был обеспечен первоначально низким экспоненциальным ростом задолженности, социальные последствия некоторое время оставались незамеченными.
На сегодня США имеют гигантский внутренний и внешний долг. Экспоненциальная зависимость процентных выплат от сроков выплат на самом деле изначально подразумевает перекачку основной денежной массы в руки 10 % населения и последующий застой денежной массы. Кроме того, рано или поздно может возникнуть ситуация, когда у оставшейся 90%-массы деньги кончатся физически. (Что мы и наблюдаем в России). Это математика. Таким образом, правительство, допускающее работу процентных механизмов в кредитно-банковской сфере вынуждено будет время от времени вводить в жизнь элементы мобилизационной экономики, частично ликвидирующие застой денежной массы. Для продолжения достаточно эффективного существования хозяйства будет необходим внефинансовый, даже внеэкономический импульс. Максимально благоприятную ситуацию для введения мобилизационной экономики создаёт война (желательно на чужой территории) и мелкая, "карманная" преступность. Возникает вопрос — так ли страшны и неэффективны мобилизационные механизмы?
В конце XIX века Сильвио Гезель, коммерсант, работавший в Германии и Аргентине, вывел зависимость скорости распродаж товаров от банковской процентной ставки. В зависимости от желания или нежелания обладателей денег давать их под проценты, менялось количество мелкооптовых фирм, собственно рабочих мест и т. д. (По Гезелю критической была ставка 2,5 %). При условии готовности кредитуемых платить высокие проценты, кредиты предоставлялись и начинался новый экономический цикл, затем денежная масса увеличивалась, процентные ставки падали и возникал очередной застой. Гезель пришёл к выводу, что в качестве мобилизационного механизма необходимо вводить плату за хранение денег (в самом простом случае плата должна примерно соответствовать средним складским расходам, по тем временам — 5 % годовых).
Итак, Гезель выводит тезис: "деньги должны ржаветь". Сформулированная им идея "естественного экономического порядка" подразумевает выплату банкиром компенсации за изъятие денег из оборота. Можно рассматривать подобные реформы в качестве своего рода "средневековой реставрации", т. к. они фактически возвращают современные деньги в состояние брактеатов, ходивших в Европе с XII по XV вв. Брактеаты изымались из обращения раз в год или чаще, перечеканивались и девальвировались в среднем на 20-25 %, что выступало в качестве налога на чеканку. В 30-е годы последователи Гезеля провели несколько экспериментов в Австрии, Германии, Швейцарии, Франции и США. В Вёргле (Австрия) плата за пользование "беспроцентными" деньгами составляла 1 % в месяц (12 в год). На банкноту наклеивалась марка, стоимостью 1 % от денежного номинала. Покупатели стремились как можно быстрее избавляться от такой банкноты, чтобы к концу месяца не иметь её на руках и не выплачивать налог. При подведении итога эксперимента выяснилось, что "беспроцентная" банкнота тратилась примерно в два раза чаще, чем обычная.
В российских условиях подобный эксперимент может представлять угрозу для монополии ЦБ, кроме того, проведение экспериментов с подобными марками может ещё больше размыть и без того неопределённые денежные границы, — ведь в приграничных с Китаем, Японией и европейскими странами областях доллар и немецкая марка почти вытеснили рубль. Кроме того, если 90 % денег в США— числа в компьютере, то в России на счетах "высвечиваются" только те суммы, с которых платятся (или не платятся) налоги и таким образом централизованный контроль и упорядоченное управление денежными потоками чрезвычайно осложнены, финансового диктата центра практически не существует. С другой стороны, при должном надзоре за местными администрациями, "беспроцентные" деньги запущенные в обращение вместе с обычными в областях, расположенных географически вертикально по отношению друг к другу могли бы стимулировать образования "вертикальных" экономических связей. ("Вертикальные" финансовые и информационные потоки, "вертикальная" ориентация, учитываемая при строительстве дорог укрепляют направляющие вектора, жизненно необходимые сегодня для имитации "структуры ткани" на территории развивающегося региона).
Что же касается нашей экономики в целом, то интересно отметить, что российские либеральные реформы проводились и привели к результатам предсказуемым и объяснимым, если рассматривать их с позиции "зеркального отражения" постулатов мобилизационных разработок. Любому предпринимателю в России известен первый принцип "бизнеса-по-русски" — главное не вкладывать денег ("деньги не для того, чтобы тратить, а для того, чтобы их копить" и т. д.) или другими словами, речь идёт о народном термине — "системе ниппель". (Второй принцип — хранение денег за границей). И если по Гезелю предприниматель обязан платить за изъятие и задержку циркуляции денег, то в России предприниматель вынужден изымать из циркуляции деньги, причём навсегда. "Человеческой" системы кредитования, хотя бы отдалённо напоминающей западную, у нас не существовало никогда. Гораздо легче было украсть кредит, поделившись с руководством кредитующего банка, с последующим переводом остатка. Циркуляция денег была заменена "ниппелем", имитирующем процесс движения денежных масс, западные кредиты и бюджетные деньги через систему фондов и КБ (сегодня некоторые "карманные" КБ переводят деньги за границу не хуже, чем до 17 августа, количество экспортных контрактов сократилось не особо сильно) перетекают в западные страны.
Таким образом, был включён механизм "мобилизационных реформ наоборот". Естественно и война, в отличие от США, у нас идёт наоборот — на своей территории и со своим народом, и преступность у нас не мелкая, удерживаемая в необходимых рамках, а крупная и организованная. (Гигантская инфраструктура, созданная вокруг войны, может решить как минимум проблему безработицы, а в России даже офицеров сокращают. Мелкая преступность вместо того, чтобы стимулировать общественную обеспокоенность переросла в крупную и стала хозяином № 1. Если Юрий Михайлович думает, что Юго-Западный округ подчиняется Московскому правительству — он ошибается. Юго-Западный округ — собственность Солнцевской группировки.
Сегодня государство живёт не по конституции, а "по понятиям", и даже эстетика в России криминализована. Вообще страна пережила очередную кастовую сегрегацию). Ясно, что преступность необходимо стимулировать прежде всего в странах противоположного геополитического блока и желательно обеспечивать отток и отмывку "грязных" денег на своей территории. Но что происходит у нас? Не секрет, что у многих российских группировок в конечном центре руководящий центр один и он в США, т. е. на улицах Москвы стреляют, а в Штатах делят деньги. ФБР располагает всеми необходимыми данными на представителей постсоветского криминального мира, эффективно раскручивая миф о русской мафии, при том, что эти представители скупают недвижимость и организуют бизнес, как в Америке, так и в других западных странах, и подобные операции вполне допускаются. Западные органы правопорядка зачастую лишь имитируют борьбу с отмывкой "грязных" денег (как пример — попытка ареста имущества Михася и провал судебного разбирательства). Аресты и высылки отдельных персонажей, вроде Япончика, являются исключениями, т. к. американцы естественно не заинтересованы в организации на своей территории серьёзных структур "отсасывающих", а не вкладывающих деньги.
Ещё в Ветхом Завете (Второзаконие) отмечалось, что люди знали о воздействии процентной системы на социальный механизм. Поэтому раз в семь лет признавался "Святой год" — год прощения долгов, под контролем старейшин общины. Ясно, что сейчас проведение мобилизационных реформ без хотя бы внешней инициативы государства неовозможно. Олигархическая верхушка, со своей стороны, до определённого момента обязана предавать анафеме любое обсуждение конечной эффективности системы процентного кредитования. Если тезисы Кейнса приводят к необходимости заниматься макроэкономикой и к необходимости мобилизационного вмешательства государства в кредитно-финансовую сферу, то война и преступность, со своей стороны, оправдывают и обеспечивают непосредственно сам фактор мобилизации. (Ещё раз: война это не хорошо и не плохо. Война — это следствие). Поэтому подобный сценарий способен устроить всех, остаётся лишь правильно выбрать момент "включения" механизма. Сегодня роль "Святого года" играют мобилизационные реформы, инициируемые, в идеале, созданием экстремальной обстановки в лагере геополитического противника.
Карл Шмидт писал:
"... Всеобщей войне всегда сопутствует одновременное развитие особых методов противостояния и конфликтов локального характера... Так после Первой Мировой войны сложилась практика так называемых "демонстраций силы", куда на первый план относятся локальные конфликты... затем попытки экономических санкций... и наконец — открытая проба сил на чужой территории... Всё это — примеры переходного состояния между настоящим миром и открытой войной... всеобщая война, имеющая экономические причины, делает его (солдата) инструментом господствующих в экономике группировок."
Чем закончилась практика "особых методов противостояния", проводимая ведущими странами после Первой Мировой — известно. События, создавшие экстремальную обстановку в нашем геополитическом лагере, согласно Шмидту, выглядят как признаки надвигающейся мировой войны. Мы были свидетелями целой серии локальных конфликтов на своей территории, на Ближнем Востоке, в Европе, против ряда стран были предприняты экономические санкции. Последним, завершающим признаком, является "открытая проба сил на чужой территории", что мы и наблюдаем в Косово. Все проводимые акции представлялись средствами массовой информации как попытки восстановления справедливости и "предотвращения гуманитарной катастрофы". Уникальная формулировка! Чем же в таком случае является бомбёжка?
К сожалению наше правительство упустило из виду, что интенсивность и "громкость" разговоров о "гуманитарной катастрофе" находится в пропорциональной зависимости от качества средств ПВО обсуждаемой стороны. Иногда ракеты — реальная альтернатива информационному потоку. Нельзя допустить, чтобы "проба сил" на "чужой" ( "чужее" Сербии для США только Россия) территории прошла успешно. По доведённому до абсурда американскому самомнению (ставшему, скажем, в кинематографе — особым стилистическим приёмом) необходимо нанести удар. В противном случае, можно ожидать очередного, уже открытого противостояния "цивилизационного мира" России, а США, как и в предыдущих мировых войнах, будут "поправлять дела" в своей экономике, "обоснованно" используя мобилизационные механизмы.
Последние изменения: 13.08.02.